Москва не будет католической: осенью 1612 года русские изгнали из Москвы и из страны войска польского короля Сигизмунда
От редакции. См. по теме -
В Польше хотят праздновать 400-летие принесения низложенным московским царем присяги их королю: http://rublev-museum.livejournal.com/356
Одобрят ли Путин и муфтий Гайнутдин канонизацию Минина и Пожарского?:
http://rublev-museum.livejournal.com/356
Адам Кржеминский (Adam Krzeminski)
День октябрьской революции стал уже историей. В 2005 году Путин принял решение о том, что днем государственного праздника новой России станет 4 ноября. Почему именно 4 ноября? 4 ноября (или 22 октября по старому юлианскому календарю) 1612 года закончилась двухлетняя польская оккупация Кремля. Это было первое из многих вторжений с запада, которые пережила Россия, и в память о нем – а также, разумеется, о победоносном его окончании! – должны отмечаться и другие триумфы России – начиная с победы над шведским королем Карлом XII, а затем над Наполеоном и Гитлером.
Эта первая «польская интервенция» на Западе сегодня почти неизвестна. Однако в прошлом ей уделяли внимание не только русские национальные поэты, которые вместе с Александром Пушкиным видели в этом истоки польско-русского «домашнего спора», но и другие европейские писатели и историки. К ним относится также Фридрих Шиллер, использовавший эти события в своей последней незаконченной драме «Дмитрий» (1804/1805).
Так называемая смута началась в 1584 году со смертью Ивана Грозного - правителя, которым Сталин так восхищался. И закончилась она в марте 1613 года после избрания царем Московии первого Романова. Иван консолидировал свое государство с помощью пресловутой опричнины, то есть правления с помощью своего рода тайной полиции – таким образом он хотел лишить власти бояр, то есть аристократию. Но попытки Ивана продвинуться на запад натолкнулись на Стефана Батория, польского короля.
Польско-литовская аристократическая республика, Речь Посполита, простиравшаяся от Балтики до Украины, достигла своего зенита в 16 веке. Возрождение совпало с реформацией и обеспечило «золотой век» польской культуры. За 30 лет до Нантского эдикта 1598 года и за 200 лет до религиозной терпимости Фридриха Великого король Сигизмунд II Август заверил депутатов парламента, или сейма, в том, что он не будет правителем их совести. Он был уверен в собственных силах – и, кроме того, имел лучшую тяжелую конницу в тогдашней Европе.
Граница между Речью Посполитой и Московией находилась далеко на востоке, под Смоленском. И это не была религиозная граница. Православные христиане жили как по ту, так и по другую сторону. Москва после захвата османами в 1453 году Византии претендовала на то, чтобы стать ее преемником, однако в противостоянии с соседями на западе ей не удалось этого осуществить.
Имели место и конфликты, и соглашения. Русская городская республика Новгород пыталась – но безуспешно – получить от польско-литовского государства поддержку в своем конфликте с царем, а польский язык был модным среди московских бояр. Во время выборов польского короля в 1573 году, после смерти Сигизмунда Августа, последнего из Ягеллонов, большая часть польско-литовской аристократии была готова избрать Ивана польским королем. Это было разумное соображение, считал много лет назад польский историк Павел Ясеница. Вера в цивилизационные силы Речи Посполитой была сильна, и существовали надежды на расширение польско-литовского союза за счет Москвы в качестве третьего члена, а также надежды на новое завоевание Силезии, оказавшейся в руках Габсбургской империи.
Однако Иван сам свел на нет свои отнюдь не самые плохие шансы, поскольку он выдвинул условие, в соответствии с которым он хотел, чтобы его короновал московский архимандрит, а не католический примас в Кракове. Ему было доподлинно известно, что он сможет справиться с одной Литвой, однако Польша была для него слишком сложной задачей. Это доказал ему Стефан Баторий, который в 1576 году после непродолжительного правления француза Генриха Валуа был избран королем Польши. Этот венгр был одним из самых эффективных правителей в польской истории. Железной рукой он перекрыл московитам путь на Запад.
Его преемник Сигизмунд III, князь из шведского дома Васа, был одним из самых амбициозных правителей. Его целью было получение шведской короны, а путь к ней должен был пролегать через Польшу и Москву. И у него даже были реальные шансы – в результате одной из самых сумасшедших авантюр в истории Европы, которая в действительности совсем не была обделена подобного рода странными вариантами борьбы за власть.
После смерти Ивана Грозного Москва находилась в изолированном положении. Его восьмилетний сын Дмитрий умер в 1591 году, после того как он якобы поранил себе горло. И после семилетнего периода междуцарствия наиболее вероятный организатор этого ранения царь Борис Годунов подписал мирный договор с Польшей. Взаимное смешение продолжалось, и примерно 3000 поляков переселились в Москву, а в 1600 году в Польше вновь возникла мысль относительно заключения союза. Речь Посполита и Москва поначалу должны были иметь двух равноправных правителей, а тому, кто переживет другого, доставалась и общая корона.
Уже через три года, как утверждает известный знаток той эпохи историк Януш Тазбир, польская сторона отказалась от этой договоренности. Некто Григорий Отрепьев заявил, что он является чудесным образом поправившимся после получения ранения сыном Ивана. Кем он был на самом деле – это обширное поле для проявления фантазии драматургов и романистов. Многие видели в нем внебрачного сына Стефана Батория. Языковеды, однако, исключают вероятность того, что Григорий-Дмитрий был родом из Польши – его письма, например, Папе на польском языке слишком невыразительны. С уверенностью можно говорить о том, что он уже в 1600 году в сопровождении польского посланника приехал в Москву, а позднее занимался еще какими-то делами на Украине. Там некоторые польские магнаты взяли его под свое крыло, тогда как сейм сохранял дистанцию и позднее также не признал Дмитрия.
Московские бояре поначалу не выступали против смены правителя на троне. Не пользовавшийся большой любовью Борис Годунов, скажем так, совершил самоубийство. Его 16-летний сын был задушен. Дмитрий – невысокого роста, рыжий, с неровными плечами, призванными служить «доказательством» его законного происхождения, - при поддержке Польши вступил в Москву и был коронован как царь.
Однако многие московиты относились с недоверием к новому правителю. В 1606 году в городе возникло восстание, и сотни придворных из польско-литовской свиты царя были убиты. В конечном счете, был убит и «Лжедмитрий», а его труп с изуродованным лицом выставили на всеобщее обозрение на мусорной куче, после чего он был сожжен, а его прах был развеян в сторону запада в помощью пушечного выстрела.
В Москве по-прежнему было неспокойно. На царский трон посадили боярина Василия Шуйского, однако ложным кронпринцам, похоже, не было конца. Уже в 1607 году появился следующий Дмитрий, в котором польская вдова «узнала» своего недавно убитого, но затем чудесным образом спасенного супруга. И при поддержке большого количества рассчитывавших на трофеи поляков, казаков, русских и других рубак всех мастей он в 1608 году предпринял поход на Москву.
В Польше Сигизмунд внимательно следил за московской «смутой». Но у него было много проблем в своей собственной стране, в том числе ему нужно было разобраться с фрондой мелкопоместного дворянства. Сигизмунда обвиняли в абсолютистских устремлениях. Говорили, что он хочет ввести наследственную монархию, а также предпочитает иезуитов и иностранцев. Кроме того, ему приписывали намерение отменить веротерпимость. Король Васа на самом деле был воинствующим католиком. Он мечтал о рекатолизации Швеции, а также о католизации Москвы.
Усмирив с помощью военной силы повстанцев, он в 1609 году обратил свои взоры на московскую смуту. Королевская пропаганда привлекала большое количество мелкопоместных аристократов - им были обещаны доходы в Москве, которая должна была стать польской «Западной Индией». Через некоторое время вновь созданное войско двинулось на восток для того, чтобы сбросить с трона Василия Шуйского, через которого Швеция осуществляла свое влияние.
В 1610 году за ними последовал сам Сигизмунд со своим войском, хотя сейм воздержался и отказался выделить деньги на этот военный поход. В момент осады королем города Смоленска его полководец Станислав Жолкевский одержал эффектную победу над русско-шведской группировкой под Клушиным и тем самым – как это будет при Бородино через 200 лет – открыл путь на Москву. Василий Шуйский был смещен и вместе со своим братом доставлен в Варшаву. Но и Дмитрий II не получил своего шанса и был выброшен, как тухлое яйцо. На этот раз Сигизмунд решил посадить на царский трон своего сына Владислава и даже дал понять, что он может сам взять себе российскую корону. Жолкевский занял Кремль с 4000 воинов, среди которых были поляки, литовцы, казаки, немцы и венгры.
Переговоры с боярами поначалу проходили хорошо. Владислав заявил о своей готовности перейти в православие, что вновь вызвало недовольство у большинства польских сторонников его кандидатуры. Однако в ходе переговоров военные действия продолжались. Польская армия сеяла страх и ужас. «Наши, - писал офицер Самуил Маскевич, - вели себя весьма вызывающе, и если им нравилась какая-то женщина или дочь – даже в боярских семьях, - то они брали их силой. Это очень возмущало Москву, и основания для этого действительно были».
Правда, польский командующий кремлевским войском Александр Госевский (один из его потомков погиб в 2010 году во время катастрофы самолета под Смоленском) пытался подавить насилие, в том числе жестокими методами. Одному из своих солдат, выстрелившему в пьяном состоянии в изображение Богоматери над кремлевскими воротами, он приказал отрубить руки и ноги, а затем его изуродованное тело было заживо сожжено на костре у тех же ворот.
Тем временем Сигизмунд занял Смоленск. В Москве продолжались переговоры относительно царского трона. У бояр были разные мнения. Некоторые несколько раз меняли свои позиции – они то клялись в верности Владиславу, то присягали русскому народному ополчению, представители которого многочисленными группами направлялись в Москву, иногда по пути враждуя друг с другом. В марте 1611 года в городе вспыхнуло восстание, однако оно было подавлено оккупантами. Они подожгли также некоторые части города, граничившие с Кремлем и с его укрепленными позициями, а сделано это было для того, чтобы «выкурить» мятежников.
За это им пришлось расплатиться через год, когда народные ополченцы под руководством новгородского купца Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского подошли к Москве. В августе 1612 года им удалось замкнуть кольцо окружения вокруг Кремля и одновременно в ходе нескольких сражений отбить наступление войск Сигизмунда, спешно вызванных из Смоленска.
Следующие два месяца стали настоящим кошмаром для находившихся в Кремле людей. Сначала они ели мясо убитых лошадей, собак, кошек и крыс. «Потом голод стал столь сильным, что пехотинцы и немцы начали убивать и поедать людей. Сначала мы стали находить на обратном пути из собора головы и ноги в канавах, в мешках … Тружковский, старший лейтенант кавалерии, съел обоих своих сыновей… Более здоровый убивал более больного», - написал тогда торговец из Киева Божко Балыка.
4 ноября они сдались. Им была гарантирована личная неприкосновенность. Однако гнев простых людей был столь велик, что некоторая часть захватчиков, в том числе все пехотинцы, были убиты, а старших офицеров захватили для того, чтобы потом получить за них выкуп. Несмотря на пережитое унижение, Владислав продолжал добиваться царского трона. Еще раз перед кремлевскими стенами появились 1200 королевско-польских всадников, однако русские встретили их насмешками и издевательствами. Наконец, 3 марта 1613 года царем был избран Михаил Романов, сын ростовского митрополита, побывавшего в польском плену. С него началось правление семьи Романовых, продолжавшееся до 1917 года.
Тем временем борьба между Москвой и Речью Посполитой за господство в Восточной Европе продолжалась. Только в 18 веке с помощью Петра Великого и Екатерины II она закончилась в пользу России.
Но польское вторжение 1610 года постоянно служило как для российской, так и для советской идеологии в качестве оправдания собственной жестокости в отношении поляков, считавшихся католическими предателями среди славян. В 1794 году поэт Гавриил Державин в своей оде по случаю завоевания Варшавы призывал дух князя Пожарского к тому, чтобы он поднялся из могилы и посмотрел на подавление победоносной Россией «строптивой Варшавы». Нечто подобное написал и Пушкин после очередного взятия польской столицы.
В многочисленных книгах постоянно возникал враждебный образ «польского захватчика», польского агрессора – это можно найти у поэта Михаила Хераскова, у композитора Михаила Глинки и у великого Достоевского. После 1939 года с этих клише вновь стерли пыль. И в 1941 году Сталин в беседе с премьер-министром польского правительства в эмиграции генералом Владиславом Сикорским напомнил ему об оккупации полякам Кремля. Достаточно показательно и то, что Александр Солженицын, ссылаясь на события 1612 года, считал равным польско-российский итог по обмену злодействами, тогда как поляки, со своей стороны, добавляли к нему раздел Польши, политику насильственной русификации, пакт Гитлера-Сталина, массовые убийства в Катыни и советизацию страны после 1945 года.
Отношения между соседями продолжают оставаться сложными. Об этом свидетельствует и нервозность, проявившаяся в 2004 году в Москве, когда Польша во время оранжевой революции на Украине успешно осуществляла посредничество от имени Евросоюза. Старые фразы относительно «польской подрывной деятельности» против России вновь вернулись в употребление. Был снят фильм о событиях 1612 года, а 4 ноября был объявлен государственным праздником. Ответной реакцией стал спустя несколько лет польский исторический фильм о 1920 годе, о триумфе польской армии под командованием маршала Юзефа Пилсудского над советскими войсками.
Однако к итогу 1612 года, как написал Януш Тазбир в газете «Политика», относится и то, что «среди поляков, которые тогда участвовали в походе на Москву, были также интеллектуалы, у которых в собственном багаже было много латинских и польских книг», и таким образом (это было признано еще в советские времена), несмотря ни на что, был усилен процесс европеизации русской культуры. «Что не означает, что мы должны считать польское присутствие в Москве с 1610 по 1612 год славной страницей нашей истории».
Таковым этот период действительно не является. Но в Польше после этого не было ни трагедии Березины, ни драмы Сталинграда. Различие в том, что интервенты, польские магнаты и король, представляли свои частные или династические интересы, однако они не были в состоянии автократически использовать весь потенциал Речи Посполитой в угоду захватнической политики. Им удалось образовать на родине «коалицию желающих», однако, в конце концов, они не смогли получить от сейма одобрения своей авантюристической политики.
И причина этого была не только в политическом разуме депутатов, но и в скромности запросов, любви к покою, а также в нежелании расходовать деньги налогоплательщиков на армию. В конечном итоге в Речи Посполитой существовало правило: деньги только на нужды обороны. Неплохой урок и для сегодняшнего дня. А к нему еще и предупреждение, так как позднее сейм не давал денег не только на оборону, но и на необходимые реформы государства. Но это уже совершенно другая история.
Опубликовано 18/10/2012: Kampf um den Kreml
Комментариев нет:
Отправить комментарий