«Доносы существовали во все времена, но нигде этот жанр так не расцвел, как в Советском Союзе.
"Благодаря" лагерным стукачам известны подробности последних лет жизни
выдающегося философа и ученого - отца Павла Флоренского, которого звали
"русским Леонардо". Доносы стали историческим документом. В соответствии
с актом за подписью старшего лейтенанта НКВД Поликарпова "русский
Леонардо" был расстрелян на Соловках 8 декабря 1937 года» (Юрий Коваленко. Костры на Лубянке. "Известия", 19.11.1993)
8 декабря 2012 г. исполнилось 75 лет со дня кончины о. П.А. Флоренского…
П.А. Флоренский. Фото 27.02.1933 г. Из следственного дела.
Павел Александрович Флоренский (1882–1937), священник, ученый-энциклопедист, философ, богослов, физик, математик, инженер. Арестован 21.05.1928, в ссылке в пос. Сковородино, работал на Мерзлотной станции. Вторично арестован 26.02.1933, в заключении в Соловецком лагере, затем в Соловецкой тюрьме. Приговорен к ВМН постановлением Ос. Тр. УНКВД Ленинградской области 25.11.1937. Расстрелян.
К этой трагической дате наш сайт публикует небольшую подборку воспоминаний о «русском Леонардо», как называли многие о. Павла Флоренского …
Выдающиеся русские искусствоведы о. Павел Флоренский и граф Юрий Александрович Олсуфьев свои самые вдохновенные строки посвятили чудотворной иконе «Живоначальная Троица» письма прп. Андрея Рублева. Флоренский считал, что «Троица» - «это второй символ русского духа», чьим домом является Свято-Троицкая Сергиева Лавра, ибо «именно здесь, в лавре, мы чувствуем себя дома более, чем в собственном доме. Лавра – это мы более, чем мы сами, это мы – в наиболее родных и наиболее сокровенных недрах нашего собственного бытия. Вот почему мы несли и несем сюда не только задушевнейший трепет нашего сердца, но и все наше творчество, во всем его объеме, все наши культурные достижения и ценности: мы чувствуем в них какую-то неполноту, покуда не соотнесли их с сердцем русской культуры. Около лавры, не в смысле, конечно, стен, а в смысле средоточия культурной жизни, выкристаллизовывается культурное строительство русского народа» (Сергиев, 1919).
Олсуфьев, для которого рублевская «Троица» была «святая святых русской иконописи», в те же богоборческие годы предупреждал: «надо знать, что икона не есть картина, где с творчеством врывается дольнее… В иконописи мы видим общее объединяющее духовное начало, единый образ красоты, то, что может быть названо святостью, и в том ее отличительная сторона в рядах искусства» (Сергиев, 1919).
Два эти всемирно известных специалиста по древнерусскому искусству, пострадавшие по доносам на них в распространении антисоветских слухов и расстрелянные по сфабрикованным делам «Контрреволюционной националистической фашистской организации ”Партия возрождения России”», указывали на неразрывную связь рублевской «Троицы» с Лаврой прп. Сергия, где пред ней испокон века возносилась неустанная молитва всей монастырской братии: http://expertmus.livejournal.com/31738.h
По сходному доносу, как и о. Павел Флоренский, пострадал Николай Петрович Сычев (1883-1964), выдающийся искусствовед, историк византийского и древнерусского искусства, ученик Д.В. Айналова, - он был единственным, кто изъял большую группу памятников (главным образом, ленинградских музеев) из состава зарубежной выставки русских икон 1929-1932 гг. в Лондоне и Чикаго, куда попала даже «Владимирская» письма прп. Андрея Рублева (см. илл. ниже). Протест Сычева против вывоза святынь за границу по тем временам был сродни подвигу и закончился для него арестом в 1933 г. по доносу археолога М.К. Каргера (ОР ГРМ. Ф. 163. Д. 61. Л. 2). Сычеву было предъявлено обвинение в принадлежности к к.-р. «Российской национальной партии» (мифических «Русских фашистов»), ячейку которой он якобы возглавлял в Русском музее, и будто бы он даже завербовал П.Д. Барановского (Следственное дело «Российской национальной партии» 1933-1934 г.. ЦА ФСБ РФ. Р-28879. Т. 10. Л. 28). А ныне здравствующего питерского археолога А.Н. Кирпичникова за глаза называли «рыжей собакой Каргера»: http://expertmus.livejournal.com/52864.h
В апреле 1938 г. был арестован по 58 статье известный русский искусствовед и историк А. И. Некрасов, теоретик архитектуры и основоположник московской школы искусствознания, которого приговорили к 10 годам заключения: http://rublev-museum.livejournal.com/366
Выдающийся русский философ Иван Ильин оставил свой нелицеприятный отзыв о двойном портрете Флоренского с Булгаковым: «Ради Господа, не присылайте мне портрет - Флоренского-Булгакова кисти Нестерова. Видел я его у самого Михаила Васильевича и, стоя перед портретом, говорил ему о том духовном гное, который он ясновидчески увидел и передал. А у него (у Нестерова) - все лицо трепетало от радостного ликования - ибо я говорил верно. Потом он мне рассказал: «Был у меня на днях отец Флоренский. Долго смотрел портрет. Когда он уходил, я ему говорю: «Эх, отец Павел, я бы Вас еще нарисовал бы в духе Розанова Паном с дудочкой». «Нет,- ответил тот мрачно,- довольно уж!» - Все эти люди - неумевшие отличить духа от пола... вдохновения от соблазна, созерцания от выдумки, ответственности от кокетства. По-ме-лом их! Брандспойтом! Дезинфекция, дезинсекция, дератизация!
Что - они - Вам?! «Э, дяденька,- сказал мне один опытный грибоискатель,- что же Вы поганок-то набрали?» -
Обнимаю!
11/февр. 1947
Ваш И.А. Ильин» (Из письма И.А. Ильина И.С. Шмелеву // Переписка двух Иванов (1947-1950). М., 2000. С. 36): http://expertmus.livejournal.com/80688.h
«В 1919 году во главе Главэлектро стоял Л. Троцкий. Обходя все учреждение, Троцкий в лаборатории подвального этажа заметил Флоренского - тот был в своей обычной белой рясе.
- Это кто такой?
- Профессор Флоренский.
- А, Флоренский, знаю!
Подошел к нему и пригласил участвовать на съезде инженеров.
— Только, если можно, не в этом костюме.
Флоренский отвечал, что не слагал с себя сана священника и штатское надевать не может.
- Да, не можете, тогда в этом костюме!
На съезде Флоренский делал доклад. Когда всходил на кафедру, слышались недоуменные возгласы - поп на кафедре!..
У людей одновременно с порочностью, даже с преступностью - крайности соприкасаются, - и сослался на пример св.Климента Александрийского, который, оказывается, был даже убийцей.
П. А., как мне рассказывал кто то из «маковчан» - Н. М. Рудин или покойный М. С. Родионов - интересовался художниками, посещал их собрания. Мне передавала также В. Е. Пестель, что еще в 1912-1914 годах Флоренский бывал в доме художницы кубистки Л. С. Поповой. Там собирались художники и теоретики левого художественного толка - А. А. Веснин, В. Е. Татлин, А. В. Грищенко, Топорков, Степун. Велись философские разговоры, читались доклады.
Слышал также, что П. А. вел нечто вроде семинара с небольшой группой искусствоведов и любителей искусства - в одном из помещений Музея изобразительных искусств. К участию в журнале «Маковец» Флоренский был приглашен Н. М. Чернышевым. Одного названия журнала для Флоренского было достаточно: «Маковец» - название местечка, где родился Сергий Радонежский. Флоренский дал свое согласие.
Как то раз мне удалось привезти Флоренского к вдове Чекрыгина, чтобы познакомить его с творчеством Чекрыгина во всем его охвате. Кроме Веры Викторовны и меня никого не было. Мы долго пересматривали рисунки — целые мириады образов проходили перед нашими глазами. Вдруг Флоренский обратился к нам обоим: «Вы слышали?» — мы сделали вид, что не заметили этого вопроса и после недоумевающе спрашивали друг друга, что такое слушал Флоренский? Я не знал, что Ф., по видимому, был подвержен слуховым галлюцинациям. Вообще все тайное, сокрытое было для него так внятно и так близко.
Помню в этой связи его рассказ, как однажды в церкви он совершал таинство Евхаристии.
В руках у него была чаша. Что он дальше скажет? - мелькнуло у меня в голове. «Чаша с кровью, - твердо продолжал он, - а над рукой у меня вьется пчела, и я боялся, что она меня ужалит и я расплескаю чашу. Но пчела, напившись крови, покрутилась немного и куда то исчезла. Тогда я вспомнил - это был день памяти моего друга Серапиона Машкина. Крылатое существо, пчела, заменившая здесь ангела символа души, была мне напоминанием об этом».
Совершенный идеализм и вместе с тем такие обширные познания в области точных наук! Флоренский умел синтетически соединять то и другое.
В те годы я был увлечен теорией относительности и спросил Флоренского, каково теперь отношение к Эйнштейну. «Отношение двойственное, - отвечал он. - Что Эйнштейн еврей - это хорошо, что его теория не совсем материалистична-это плохо». - И опять стал смотреть куда то своими глубокими темно карими глазами.
Вообще не следует думать, что Флоренский относился к раз ряду податливых и так называемых «мягкотелых». В вопросах принципиальных он был совершенно категоричен, а иногда даже жесток. Так, уже после смерти Чекрыгина, мне пришлось от него слышать все о той же мечте Чекрыгина - о воскрешении. «Ну хорошо говорить об этом год, два, но 10 лет-это будет уже фразерство». И к федоровским идеям относился он отрицательно, расценивая их наряду со старообрядчеством как «прелести православия».
Другой разговор припоминается мне по поводу задуманного мной еще в 1917 году «Десятиобразного ряда» с центральной фигурой Христа. Справа и слева как бы полосы этого ряда — творец и «Ничто». <...> Слева от творца - персонификация Чекрыгина и три женских образа - Страсть, Элегия и Плоть. Далее - философ (Платон) в фиолетовых одеждах. Слева от Христа - фигура в зеленом (Бердяев) - мозговое отношение к Христу. Затем две фигуры в движении - в красном жена и в голубом - муж.
Тематически - это были перепевы Деисусного чина. Эскиз прессованным углем висел у меня в комнате.
- А в каких тонах будет фигура Христа? - спросил Флоренский.
- В желтых и голубых, сама фигура на фоне высоких дверей или врат, но они имеют лишь формальное или декоративное значение.
- Я это не думаю, - отвечал он. - Дверь или врата - очень древний и сложный символ - символ женского начала, вечности и тайны. Попробуйте, - продолжал он, - некоторое время постоять у приоткрытой двери - вам станет как то не по себе и захочется заглянуть, что находится за дверью.
В 1928 г. вчерне была закончена моя работа о кривом пространстве живописного произведения. Вдохновителем работы был П. А. Флоренский, и, конечно, ему первому она должна была быть показана.
Центральным пунктом этой работы был момент так называемой трансформации, т. е. преобразование кривой, динамической системы в прямую, статическую. Я не математик и решал этот вопрос на основании особенностей живописной формы и поэтому больше всего волновался за эту часть.
… Все шло как будто хорошо. Наконец подошел самый ответственный момент - процесс трансформации, т. е. главный узел всей зрительно пространственной системы. Этот процесс выражался в обмене сторон: левой-правой, верха и низа.
Я решил этот вопрос без посторонней помощи, без математики, и был в полном неведении о верности моего решения. Момент был напряженный. Как к моему решению отнесется Ф.?
Дальше было уже просто, шли выводы, и в качестве результатов общего построения - форма «иконных горок» и системы линейных композиций. Композиции складывались из линий фрамы S - результат перехода из системы вогнутости в систему выпуклости.
- Но ведь о форме фрамы S говорил Хогарт! - сказал мне Ф. - Что вы так удивленно на меня смотрите - разве вы не знаете Хогарта?
Хогарт был одним из моих любимых старых мастеров, но причем тут фрама S?
- Как же, - продолжал Ф., - Хогарт открыл эту линию еще в середине XVIII века.
Мне это было неизвестно. Я добрался до этой линии сам, так сказать «собственным горбом». Приехав в Москву, я заглянул в энциклопедию и действительно нашел там, что Хогарт в 1753 году написал книгу, где доказывал, что всякая организованная форма имеет в своей основе эту линию, которую он называл прекрасной - «beautiful line».
- Больше всего мне понравились ваши горки.
Как всегда, он был прав, разумееется, объяснение «горок» - это центральная и наиболее убедительная часть моей работы. Система линейных композиций ему понравилась меньше - он их как то не видел: чтобы их различать, нужна была особая тренировка глаза, чего, вероятно, у него не было.
После обеда мы перешли в рабочий кабинет Флоренского. Это была небольшая комната, перегороженная книжным шкафом. На шкафу укреплено было большое фото с греческого барельефа.
Это было изображение обнаженной девушки, играющей на свирели, с так называемого «алтаря Людовизи». Вещь редкой красоты. Но это как то мало вязалось с комнатой православного священника…
Мы стали говорить о разных предметах, касавшихся искусства.
Я спросил его - и сейчас каюсь в бестактности своего вопроса - известны ли ему Помпейские эротические изображения. Я их не знал, и мне интересно было - каковы они по своим живописным качествам.
- Я их знаю, - сказал Флоренский. - По форме они очень слабы, как и следовало ожидать.
От него никуда не скроешься! - он знает все - и не было, казалось, предмета, оставленного им без внимания.
Флоренский был универсален - это была, вероятно, одна из самых энциклопедических европейских голов: об этом можно судить, прочтя от доски до доски хотя бы его труд «Столп и утверждение Истины» (Из воспоминаний Л.Ф. Жегина о П. А. Флоренском).
«Трудно сказать, что влекло Троцкого к Флоренскому, о чем они разговаривали и какие вопросы обсуждали, может быть, самые для нас неожиданные. Бессменный хранитель академической библиотеки и тогда, когда она стала филиалом Румянцевского музея, К.М. Попов рассказывал мне, что Л. Д. Троцкий однажды затребовал из нее какое-то редкостное сочинение мистического автора на немецком языке... об ангелах!
Книга была не переплетена. Троцкий вернул ее уже переплетенной, и Попов сделал на ней соответствующую надпись. Кто, как не Флоренский, мог рекомендовать ему эту книгу и указал на ее существование в академической библиотеке?
Мне думается, что именно дружба с Л. Д. Троцким и Н. И. Бухариным столь трагично отразилась на дальнейшей судьбе Флоренского, бравировавшего своим священническим саном слишком долго» (Из воспоминаний Сергея Александровича Волкова (1889 - 1965), преподавателя русского языка и литературы в МДА (1954 - 1960) о своем преподавателе, о. П.А. Флоренском).
Автор воспоминаний (Волков С. А. Воспоминания о П. А. Флоренском. // Символ, № 29, 1993) был свидетелем лишь трех встреч Флоренского и Троцкого, но на самом деле их было больше. Один раз Троцкий приезжал, чтобы о. Павел нашёл для него книгу об ангелах и демонах народов и стран и о том, как правителям стран с ними общаться. Второй раз к приезду Троцкого Флоренского не выпустили из лаборатории, т.к. он был в рясе. Но Троцкий потребовал вызвать его, выстроил всех остальных в длинный ряд, и они оба прошли сквозь этот строй ученых и обнялись у всех на виду. В третий раз Троцкий с Флоренским демонстративно ездили в автомобиле по Москве, и революционные матросы пугались: «Снова нами попы будут управлять!».
Заметим, что в эти самые годы Флоренский не скрывал свой монархизм: в 1916 г. он призывал Церковь догматически и соборно утвердить самодержавие, в 1917 г. прямо выступил против Февраля, а в 1918 г. в своих лекциях откровенно говорил студентам о сакральности власти русских царей. Тогда же большевики решили вскрывать мощи святых, включая св. Сергия. Флоренский просил Троцкого не допустить этого, но тот сказал, что не может сделать этого вопреки приказу Ленина. Тогда о. Павел сказал: «Ну что ж, преп. Сергий сам за себя постоит. Опять станет мучеником, и им же всем хуже будет».
«В июле 37-го в лагере Павел Александрович неосторожно назвал давно уже опального Троцкого стратегом и идеологом партии. За "восхваления врага народа" Флоренского незамедлительно расстреляли» (Роман Григорьев. Умный йод Флоренского. Аргументы и факты, Москва, 23.05.2001)
В архиве о. Павла Флоренского сохранилась копия рукописи с записью, озаглавленной «ВИДЕНИЕ АНГЕЛА СМЕРТИ (Современные факты)», где освещена духовная сторона предчувствий:
«...иеромонах Свято-Троицкой Сергиевой Лавры о. Диодор, как очевидец, без слез не мог рассказать мне следующий факт.
— «Как Вам известно,— начал о. Диодор свой рассказ,— во время Японской войны я, за послушание, был послан из Лавры в Маньчжурию, и там, по назначению военного протопресвитера, находился в качестве священника в одном из лазаретов.
По своим обязанностям часто проходя через лазарет, я однажды, а затем и другой раз заметил, что один из тяжело больных солдатиков провожает меня каким-то особенно вопросительным взором.
Побуждаемый желанием откликнуться на безмолвный голос больного, я подхожу к нему и спрашиваю его:
— Не нуждаешься ли ты, милый, в какой-либо услуге с моей стороны? Солдатик заминается, не решаясь в чем-то высказаться мне, а между тем из всего усматриваю, что он чего-то желает от меня.
— Нет, еще обожду.
Далее о. Диодор уговаривал солдатика приобщиться, но тот не соглашался. На другой день после сего дня ко мне прибегает сестра милосердия и говорит:
— Скорее, батюшка, к тому больному, с которым вчера Вы долго разговаривали! Он просит Вас поисповедовать и причастить его.
Беру Святые Дары и поспешно отправляюсь к нему. Больной, завидя меня идущим к нему, проговорил:
— Скорей, скорей иди — причасти меня!
Удалив сестру милосердия, я приступил к отправлению исповеди, на которой солдатик открыл все содеянные им грехи, в числе которых были и грехи тяжкие, великие. Затем я преподал ему Святых Тайн. Как только он принял их, сидя на кровати, так сейчас же проговорил:
— Спасибо, спасибо тебе, батюшка! Мне теперь стало очень хорошо!.. А вот и Смертушка пришла ,— сказал он, глядя в сторону.
— Где она? Я не вижу.
— Вон стоит,— говорит солдатик, указывая туда же.— Ну, прощай,— сказал он затем, и с этими словами откидывается на подушку и отдает душу свою Богу.
Это так тронуло меня, грешного, что я заплакал чуть ли не навзрыд...» Так закончил о. Диодор свой рассказ, испуская из глаз слезы.
...Умерший в 1897 году монах Гефсиманского скита о. Потапий в день своей кончины видел смерть, стоящей в окне его келий, о чем он тогда же и сказал прислуживавшему ему в болезни послушнику Косме Аладьину (ныне монах Кирилл).
Гефсиманского скита иеромонах КАЛЛИСТ
4 августа 1916 г.
В жизнеописании преп. Феодоры Царьградской († 940) говорится о смерти: «И вот пришла смерть, видом очень страшная, человеческого подобия, но без тела, составленная из одних нагих костей человеческих...» (Жития святых на русском языке по руководству Димитрия Ростовского. Кн. 7. М., 1906. С. 533).
Как считал о. Павел Флоренский, «обладающие двойным зрением видят иногда Смерть и саму по себе, вне угрозы собственной их жизни; то, что называют художественной фантазией, есть на самом деле некоторая смутная степень двойного зрения. Детям весьма нередко эта способность бывает свойственна, и не раз приходилось слышать, как дети рассказывали про виденную ими смерть»: http://expertmus.livejournal.com/48573.h
© Блог научного коллектива Музея имени Андрея Рублева.
8 декабря 2012 г. исполнилось 75 лет со дня кончины о. П.А. Флоренского…
П.А. Флоренский. Фото 27.02.1933 г. Из следственного дела.
Павел Александрович Флоренский (1882–1937), священник, ученый-энциклопедист, философ, богослов, физик, математик, инженер. Арестован 21.05.1928, в ссылке в пос. Сковородино, работал на Мерзлотной станции. Вторично арестован 26.02.1933, в заключении в Соловецком лагере, затем в Соловецкой тюрьме. Приговорен к ВМН постановлением Ос. Тр. УНКВД Ленинградской области 25.11.1937. Расстрелян.
К этой трагической дате наш сайт публикует небольшую подборку воспоминаний о «русском Леонардо», как называли многие о. Павла Флоренского …
«Русский Леонардо» (о. Павел Флоренский) глазами современников
Выдающиеся русские искусствоведы о. Павел Флоренский и граф Юрий Александрович Олсуфьев свои самые вдохновенные строки посвятили чудотворной иконе «Живоначальная Троица» письма прп. Андрея Рублева...
Выдающиеся русские искусствоведы о. Павел Флоренский и граф Юрий Александрович Олсуфьев свои самые вдохновенные строки посвятили чудотворной иконе «Живоначальная Троица» письма прп. Андрея Рублева. Флоренский считал, что «Троица» - «это второй символ русского духа», чьим домом является Свято-Троицкая Сергиева Лавра, ибо «именно здесь, в лавре, мы чувствуем себя дома более, чем в собственном доме. Лавра – это мы более, чем мы сами, это мы – в наиболее родных и наиболее сокровенных недрах нашего собственного бытия. Вот почему мы несли и несем сюда не только задушевнейший трепет нашего сердца, но и все наше творчество, во всем его объеме, все наши культурные достижения и ценности: мы чувствуем в них какую-то неполноту, покуда не соотнесли их с сердцем русской культуры. Около лавры, не в смысле, конечно, стен, а в смысле средоточия культурной жизни, выкристаллизовывается культурное строительство русского народа» (Сергиев, 1919).
Олсуфьев, для которого рублевская «Троица» была «святая святых русской иконописи», в те же богоборческие годы предупреждал: «надо знать, что икона не есть картина, где с творчеством врывается дольнее… В иконописи мы видим общее объединяющее духовное начало, единый образ красоты, то, что может быть названо святостью, и в том ее отличительная сторона в рядах искусства» (Сергиев, 1919).
Два эти всемирно известных специалиста по древнерусскому искусству, пострадавшие по доносам на них в распространении антисоветских слухов и расстрелянные по сфабрикованным делам «Контрреволюционной националистической фашистской организации ”Партия возрождения России”», указывали на неразрывную связь рублевской «Троицы» с Лаврой прп. Сергия, где пред ней испокон века возносилась неустанная молитва всей монастырской братии: http://expertmus.livejournal.com/31738.h
По сходному доносу, как и о. Павел Флоренский, пострадал Николай Петрович Сычев (1883-1964), выдающийся искусствовед, историк византийского и древнерусского искусства, ученик Д.В. Айналова, - он был единственным, кто изъял большую группу памятников (главным образом, ленинградских музеев) из состава зарубежной выставки русских икон 1929-1932 гг. в Лондоне и Чикаго, куда попала даже «Владимирская» письма прп. Андрея Рублева (см. илл. ниже). Протест Сычева против вывоза святынь за границу по тем временам был сродни подвигу и закончился для него арестом в 1933 г. по доносу археолога М.К. Каргера (ОР ГРМ. Ф. 163. Д. 61. Л. 2). Сычеву было предъявлено обвинение в принадлежности к к.-р. «Российской национальной партии» (мифических «Русских фашистов»), ячейку которой он якобы возглавлял в Русском музее, и будто бы он даже завербовал П.Д. Барановского (Следственное дело «Российской национальной партии» 1933-1934 г.. ЦА ФСБ РФ. Р-28879. Т. 10. Л. 28). А ныне здравствующего питерского археолога А.Н. Кирпичникова за глаза называли «рыжей собакой Каргера»: http://expertmus.livejournal.com/52864.h
В апреле 1938 г. был арестован по 58 статье известный русский искусствовед и историк А. И. Некрасов, теоретик архитектуры и основоположник московской школы искусствознания, которого приговорили к 10 годам заключения: http://rublev-museum.livejournal.com/366
Выдающийся русский философ Иван Ильин оставил свой нелицеприятный отзыв о двойном портрете Флоренского с Булгаковым: «Ради Господа, не присылайте мне портрет - Флоренского-Булгакова кисти Нестерова. Видел я его у самого Михаила Васильевича и, стоя перед портретом, говорил ему о том духовном гное, который он ясновидчески увидел и передал. А у него (у Нестерова) - все лицо трепетало от радостного ликования - ибо я говорил верно. Потом он мне рассказал: «Был у меня на днях отец Флоренский. Долго смотрел портрет. Когда он уходил, я ему говорю: «Эх, отец Павел, я бы Вас еще нарисовал бы в духе Розанова Паном с дудочкой». «Нет,- ответил тот мрачно,- довольно уж!» - Все эти люди - неумевшие отличить духа от пола... вдохновения от соблазна, созерцания от выдумки, ответственности от кокетства. По-ме-лом их! Брандспойтом! Дезинфекция, дезинсекция, дератизация!
Что - они - Вам?! «Э, дяденька,- сказал мне один опытный грибоискатель,- что же Вы поганок-то набрали?» -
Обнимаю!
11/февр. 1947
Ваш И.А. Ильин» (Из письма И.А. Ильина И.С. Шмелеву // Переписка двух Иванов (1947-1950). М., 2000. С. 36): http://expertmus.livejournal.com/80688.h
«В 1919 году во главе Главэлектро стоял Л. Троцкий. Обходя все учреждение, Троцкий в лаборатории подвального этажа заметил Флоренского - тот был в своей обычной белой рясе.
- Это кто такой?
- Профессор Флоренский.
- А, Флоренский, знаю!
Подошел к нему и пригласил участвовать на съезде инженеров.
— Только, если можно, не в этом костюме.
Флоренский отвечал, что не слагал с себя сана священника и штатское надевать не может.
- Да, не можете, тогда в этом костюме!
На съезде Флоренский делал доклад. Когда всходил на кафедру, слышались недоуменные возгласы - поп на кафедре!..
У людей одновременно с порочностью, даже с преступностью - крайности соприкасаются, - и сослался на пример св.Климента Александрийского, который, оказывается, был даже убийцей.
П. А., как мне рассказывал кто то из «маковчан» - Н. М. Рудин или покойный М. С. Родионов - интересовался художниками, посещал их собрания. Мне передавала также В. Е. Пестель, что еще в 1912-1914 годах Флоренский бывал в доме художницы кубистки Л. С. Поповой. Там собирались художники и теоретики левого художественного толка - А. А. Веснин, В. Е. Татлин, А. В. Грищенко, Топорков, Степун. Велись философские разговоры, читались доклады.
Слышал также, что П. А. вел нечто вроде семинара с небольшой группой искусствоведов и любителей искусства - в одном из помещений Музея изобразительных искусств. К участию в журнале «Маковец» Флоренский был приглашен Н. М. Чернышевым. Одного названия журнала для Флоренского было достаточно: «Маковец» - название местечка, где родился Сергий Радонежский. Флоренский дал свое согласие.
Как то раз мне удалось привезти Флоренского к вдове Чекрыгина, чтобы познакомить его с творчеством Чекрыгина во всем его охвате. Кроме Веры Викторовны и меня никого не было. Мы долго пересматривали рисунки — целые мириады образов проходили перед нашими глазами. Вдруг Флоренский обратился к нам обоим: «Вы слышали?» — мы сделали вид, что не заметили этого вопроса и после недоумевающе спрашивали друг друга, что такое слушал Флоренский? Я не знал, что Ф., по видимому, был подвержен слуховым галлюцинациям. Вообще все тайное, сокрытое было для него так внятно и так близко.
Помню в этой связи его рассказ, как однажды в церкви он совершал таинство Евхаристии.
В руках у него была чаша. Что он дальше скажет? - мелькнуло у меня в голове. «Чаша с кровью, - твердо продолжал он, - а над рукой у меня вьется пчела, и я боялся, что она меня ужалит и я расплескаю чашу. Но пчела, напившись крови, покрутилась немного и куда то исчезла. Тогда я вспомнил - это был день памяти моего друга Серапиона Машкина. Крылатое существо, пчела, заменившая здесь ангела символа души, была мне напоминанием об этом».
Совершенный идеализм и вместе с тем такие обширные познания в области точных наук! Флоренский умел синтетически соединять то и другое.
В те годы я был увлечен теорией относительности и спросил Флоренского, каково теперь отношение к Эйнштейну. «Отношение двойственное, - отвечал он. - Что Эйнштейн еврей - это хорошо, что его теория не совсем материалистична-это плохо». - И опять стал смотреть куда то своими глубокими темно карими глазами.
Вообще не следует думать, что Флоренский относился к раз ряду податливых и так называемых «мягкотелых». В вопросах принципиальных он был совершенно категоричен, а иногда даже жесток. Так, уже после смерти Чекрыгина, мне пришлось от него слышать все о той же мечте Чекрыгина - о воскрешении. «Ну хорошо говорить об этом год, два, но 10 лет-это будет уже фразерство». И к федоровским идеям относился он отрицательно, расценивая их наряду со старообрядчеством как «прелести православия».
Другой разговор припоминается мне по поводу задуманного мной еще в 1917 году «Десятиобразного ряда» с центральной фигурой Христа. Справа и слева как бы полосы этого ряда — творец и «Ничто». <...> Слева от творца - персонификация Чекрыгина и три женских образа - Страсть, Элегия и Плоть. Далее - философ (Платон) в фиолетовых одеждах. Слева от Христа - фигура в зеленом (Бердяев) - мозговое отношение к Христу. Затем две фигуры в движении - в красном жена и в голубом - муж.
Тематически - это были перепевы Деисусного чина. Эскиз прессованным углем висел у меня в комнате.
- А в каких тонах будет фигура Христа? - спросил Флоренский.
- В желтых и голубых, сама фигура на фоне высоких дверей или врат, но они имеют лишь формальное или декоративное значение.
- Я это не думаю, - отвечал он. - Дверь или врата - очень древний и сложный символ - символ женского начала, вечности и тайны. Попробуйте, - продолжал он, - некоторое время постоять у приоткрытой двери - вам станет как то не по себе и захочется заглянуть, что находится за дверью.
В 1928 г. вчерне была закончена моя работа о кривом пространстве живописного произведения. Вдохновителем работы был П. А. Флоренский, и, конечно, ему первому она должна была быть показана.
Центральным пунктом этой работы был момент так называемой трансформации, т. е. преобразование кривой, динамической системы в прямую, статическую. Я не математик и решал этот вопрос на основании особенностей живописной формы и поэтому больше всего волновался за эту часть.
… Все шло как будто хорошо. Наконец подошел самый ответственный момент - процесс трансформации, т. е. главный узел всей зрительно пространственной системы. Этот процесс выражался в обмене сторон: левой-правой, верха и низа.
Я решил этот вопрос без посторонней помощи, без математики, и был в полном неведении о верности моего решения. Момент был напряженный. Как к моему решению отнесется Ф.?
Дальше было уже просто, шли выводы, и в качестве результатов общего построения - форма «иконных горок» и системы линейных композиций. Композиции складывались из линий фрамы S - результат перехода из системы вогнутости в систему выпуклости.
- Но ведь о форме фрамы S говорил Хогарт! - сказал мне Ф. - Что вы так удивленно на меня смотрите - разве вы не знаете Хогарта?
Хогарт был одним из моих любимых старых мастеров, но причем тут фрама S?
- Как же, - продолжал Ф., - Хогарт открыл эту линию еще в середине XVIII века.
Мне это было неизвестно. Я добрался до этой линии сам, так сказать «собственным горбом». Приехав в Москву, я заглянул в энциклопедию и действительно нашел там, что Хогарт в 1753 году написал книгу, где доказывал, что всякая организованная форма имеет в своей основе эту линию, которую он называл прекрасной - «beautiful line».
- Больше всего мне понравились ваши горки.
Как всегда, он был прав, разумееется, объяснение «горок» - это центральная и наиболее убедительная часть моей работы. Система линейных композиций ему понравилась меньше - он их как то не видел: чтобы их различать, нужна была особая тренировка глаза, чего, вероятно, у него не было.
После обеда мы перешли в рабочий кабинет Флоренского. Это была небольшая комната, перегороженная книжным шкафом. На шкафу укреплено было большое фото с греческого барельефа.
Это было изображение обнаженной девушки, играющей на свирели, с так называемого «алтаря Людовизи». Вещь редкой красоты. Но это как то мало вязалось с комнатой православного священника…
Мы стали говорить о разных предметах, касавшихся искусства.
Я спросил его - и сейчас каюсь в бестактности своего вопроса - известны ли ему Помпейские эротические изображения. Я их не знал, и мне интересно было - каковы они по своим живописным качествам.
- Я их знаю, - сказал Флоренский. - По форме они очень слабы, как и следовало ожидать.
От него никуда не скроешься! - он знает все - и не было, казалось, предмета, оставленного им без внимания.
Флоренский был универсален - это была, вероятно, одна из самых энциклопедических европейских голов: об этом можно судить, прочтя от доски до доски хотя бы его труд «Столп и утверждение Истины» (Из воспоминаний Л.Ф. Жегина о П. А. Флоренском).
«Трудно сказать, что влекло Троцкого к Флоренскому, о чем они разговаривали и какие вопросы обсуждали, может быть, самые для нас неожиданные. Бессменный хранитель академической библиотеки и тогда, когда она стала филиалом Румянцевского музея, К.М. Попов рассказывал мне, что Л. Д. Троцкий однажды затребовал из нее какое-то редкостное сочинение мистического автора на немецком языке... об ангелах!
Книга была не переплетена. Троцкий вернул ее уже переплетенной, и Попов сделал на ней соответствующую надпись. Кто, как не Флоренский, мог рекомендовать ему эту книгу и указал на ее существование в академической библиотеке?
Мне думается, что именно дружба с Л. Д. Троцким и Н. И. Бухариным столь трагично отразилась на дальнейшей судьбе Флоренского, бравировавшего своим священническим саном слишком долго» (Из воспоминаний Сергея Александровича Волкова (1889 - 1965), преподавателя русского языка и литературы в МДА (1954 - 1960) о своем преподавателе, о. П.А. Флоренском).
Автор воспоминаний (Волков С. А. Воспоминания о П. А. Флоренском. // Символ, № 29, 1993) был свидетелем лишь трех встреч Флоренского и Троцкого, но на самом деле их было больше. Один раз Троцкий приезжал, чтобы о. Павел нашёл для него книгу об ангелах и демонах народов и стран и о том, как правителям стран с ними общаться. Второй раз к приезду Троцкого Флоренского не выпустили из лаборатории, т.к. он был в рясе. Но Троцкий потребовал вызвать его, выстроил всех остальных в длинный ряд, и они оба прошли сквозь этот строй ученых и обнялись у всех на виду. В третий раз Троцкий с Флоренским демонстративно ездили в автомобиле по Москве, и революционные матросы пугались: «Снова нами попы будут управлять!».
Заметим, что в эти самые годы Флоренский не скрывал свой монархизм: в 1916 г. он призывал Церковь догматически и соборно утвердить самодержавие, в 1917 г. прямо выступил против Февраля, а в 1918 г. в своих лекциях откровенно говорил студентам о сакральности власти русских царей. Тогда же большевики решили вскрывать мощи святых, включая св. Сергия. Флоренский просил Троцкого не допустить этого, но тот сказал, что не может сделать этого вопреки приказу Ленина. Тогда о. Павел сказал: «Ну что ж, преп. Сергий сам за себя постоит. Опять станет мучеником, и им же всем хуже будет».
«В июле 37-го в лагере Павел Александрович неосторожно назвал давно уже опального Троцкого стратегом и идеологом партии. За "восхваления врага народа" Флоренского незамедлительно расстреляли» (Роман Григорьев. Умный йод Флоренского. Аргументы и факты, Москва, 23.05.2001)
В архиве о. Павла Флоренского сохранилась копия рукописи с записью, озаглавленной «ВИДЕНИЕ АНГЕЛА СМЕРТИ (Современные факты)», где освещена духовная сторона предчувствий:
«...иеромонах Свято-Троицкой Сергиевой Лавры о. Диодор, как очевидец, без слез не мог рассказать мне следующий факт.
— «Как Вам известно,— начал о. Диодор свой рассказ,— во время Японской войны я, за послушание, был послан из Лавры в Маньчжурию, и там, по назначению военного протопресвитера, находился в качестве священника в одном из лазаретов.
По своим обязанностям часто проходя через лазарет, я однажды, а затем и другой раз заметил, что один из тяжело больных солдатиков провожает меня каким-то особенно вопросительным взором.
Побуждаемый желанием откликнуться на безмолвный голос больного, я подхожу к нему и спрашиваю его:
— Не нуждаешься ли ты, милый, в какой-либо услуге с моей стороны? Солдатик заминается, не решаясь в чем-то высказаться мне, а между тем из всего усматриваю, что он чего-то желает от меня.
— Нет, еще обожду.
Далее о. Диодор уговаривал солдатика приобщиться, но тот не соглашался. На другой день после сего дня ко мне прибегает сестра милосердия и говорит:
— Скорее, батюшка, к тому больному, с которым вчера Вы долго разговаривали! Он просит Вас поисповедовать и причастить его.
Беру Святые Дары и поспешно отправляюсь к нему. Больной, завидя меня идущим к нему, проговорил:
— Скорей, скорей иди — причасти меня!
Удалив сестру милосердия, я приступил к отправлению исповеди, на которой солдатик открыл все содеянные им грехи, в числе которых были и грехи тяжкие, великие. Затем я преподал ему Святых Тайн. Как только он принял их, сидя на кровати, так сейчас же проговорил:
— Спасибо, спасибо тебе, батюшка! Мне теперь стало очень хорошо!.. А вот и Смертушка пришла ,— сказал он, глядя в сторону.
— Где она? Я не вижу.
— Вон стоит,— говорит солдатик, указывая туда же.— Ну, прощай,— сказал он затем, и с этими словами откидывается на подушку и отдает душу свою Богу.
Это так тронуло меня, грешного, что я заплакал чуть ли не навзрыд...» Так закончил о. Диодор свой рассказ, испуская из глаз слезы.
...Умерший в 1897 году монах Гефсиманского скита о. Потапий в день своей кончины видел смерть, стоящей в окне его келий, о чем он тогда же и сказал прислуживавшему ему в болезни послушнику Косме Аладьину (ныне монах Кирилл).
Гефсиманского скита иеромонах КАЛЛИСТ
4 августа 1916 г.
В жизнеописании преп. Феодоры Царьградской († 940) говорится о смерти: «И вот пришла смерть, видом очень страшная, человеческого подобия, но без тела, составленная из одних нагих костей человеческих...» (Жития святых на русском языке по руководству Димитрия Ростовского. Кн. 7. М., 1906. С. 533).
Как считал о. Павел Флоренский, «обладающие двойным зрением видят иногда Смерть и саму по себе, вне угрозы собственной их жизни; то, что называют художественной фантазией, есть на самом деле некоторая смутная степень двойного зрения. Детям весьма нередко эта способность бывает свойственна, и не раз приходилось слышать, как дети рассказывали про виденную ими смерть»: http://expertmus.livejournal.com/48573.h
© Блог научного коллектива Музея имени Андрея Рублева.
Комментариев нет:
Отправить комментарий